Чертыхаясь, пошел по следу, отчетливо пролегшему от выломанной в штакетнике дыры. Он привел меня в ближайший овраг, на берег небольшого пруда. Там я обнаружил следы становища шалаш из еловых веток, рядом остывшие уголья костра. Видно, здесь кто-то жил, да неделю как снялся с зимовки.
Местечко было подобрано с толком. И от сторонних взглядов скрыто, и от ветра. Что интересно, никаких следов — ни бумажки, ни спички, ни тары какой — не обнаружил. Аккуратные бродяги, интеллигентные.
Уже вечером, встретив, наконец, живую душу в нашей замирающей на зиму деревне, кое-что прояснил. Оказывается, в конце октября тут объявилась пара бездомных — мужчина и женщина лет пятидесяти. В глаза никому не бросались, по дворам не побирались, вели себя тихо. Соседка, рассказавшая мне о них, подивилась даже когда к ночи ударяли заморозки, отказывались идти в дом (а она их приглашала). Странные, короче.
"А вам, сказала соседка, велено передать, мол, просят прощения и будут за вас молиться". Она-то не поняла, чего вдруг такое послание московскому дачнику. А я, естественно, сообразил за дровишки оправдываются.
И вот интересное дело, когда все прояснилось, на душе вдруг стало легко. Исчезло это противное чувство унижения, когда тебя, твое жилище оскверняют грабежом.
А так, ты уже не жертва, а человек, хотя и невольно, но помогший в трудный час другим людям. А это, я вам скажу, уже совсем другое чувство. Бог с ними, с дровами.
Благотворительность, она ведь к нам приходит разными путями. Иной раз не много от тебя и требуется не злись, не накаляй сердце злобой, подними руку и...опусти. Как говорила моя бабушка, попустись. То есть, дай себя в обиду. А какая тут обида, если твои дрова в трудный час кого-то неуждающегося согрели?
ВЛАДИМИР ЕРМОЛИН Владимир ОГОРОДНИКОВ