В одном из интервью, которые мы брали накануне конференции, о. Владимиром Шмалием был сделан акцент на необходимости прежде всего дескриптивной экклезиологии. Но если мы будем говорить прежде всего о дескриптивном подходе, то где-то будем выходить за границы не только нормы, но и, условно говоря, сущности: описывая церковную жизнь такой, какая она есть, мы иногда будем описывать явления, которые по сути не являются церковью. Как философия или, скажем, этика справляются с такими проблемами при дескриптивном подходе?
Доктор философских наук, заведующий кафедрой философии, гуманитарных и естественнонаучных дисциплин СФИ Г.Б. Гутнер: Это довольно трудный вопрос. Если говорить о дескриптивной экклезиологии, то чем она может быть? Только эмпирическим описанием существующих типов церковной жизни. По-видимому, это может быть только начальной стадией, но её, как мне кажется, недостаточно.
В этике существует давнее противопоставление дескриптивного и нормативного аспекта. Но нет никакого окончательного решения относительно того, как этика вообще должна существовать. Она должна быть и нормативной, и дескриптивной, поскольку в принципе предполагается и то, и другое. А в каком соотношении – этого никто не знает. На протяжении столетий идёт «перетягивание каната» между подходами, и в этих бесконечных дискуссиях возникают разные формы взаимоотношений дескриптивного и нормативного.
Есть крайние формы. Одну из них представляет Давид Юм, который считает, что ничего нормативного в принципе быть не может, потому что достичь нормы просто невозможно для конечного существа – для человека. Человек исходит из опыта, а опыт даёт нам, в конечном счете, только описание. Если же мы делаем заявление «так д о лжно», то создаём неправомерное обобщение опыта. Можно лишь сказать, что так поступают чаще всего, так поступает большинство. Юму резко возражал Кант, утверждавший, что моральный закон и долг вообще не соотносится с опытом, а обнаруживается разумом в умопостигаемой сфере. Сложность кантовского подхода в том, что моральные требования, вытекающие из умопостигаемого закона, могут оказаться просто невыполнимыми, иногда даже бесчеловечными.
Да, нормам до конца соответствовать невозможно, но ведь можно не выходить за какие-то границы.
Это так, но сами границы должны быть продиктованы некоторой жизненной потребностью, они должны быть жизненны, а не выдуманы, исходя из каких-то абстрактных оснований. Поэтому в этике и получается то постоянное перетягивание каната, о котором я говорил. С одной стороны, если ограничиться дескриптивной стороной дела, то мы действительно не поймем, как в принципе возможен разговор о границах. (А если применить это к экклезиологии – не поймем, где мы находимся, в Церкви или уже вне Церкви.) Но с другой стороны, момент нормативности невозможно в одночасье «родить», вывести путём подсчёта или дедукции или из какого-то универсального основания, посидеть за столом, поломать голову и решить. Норма всё равно должна опираться на какой-то жизненный опыт, в том числе на какую-то дескриптивную составляющую. И как одно с другим соотносится, ответа нет. Видимо, его нужно постоянно искать, а затем перепроверять, соотнося опыт с существующей нормой, а норму с опытом. Достигается это и путем размышления, и в результате постоянного общения.
И через предание?
А предание – это и есть живое общение между людьми, жившими раньше и живущими теперь.
Получается, что от каждого поколения требуется рецепция опыта предыдущих поколений.
А с другой стороны, переосмысление собственного опыта. Мне кажется, что в каком-то смысле то, о чём вы спрашиваете, лежит где-то в сфере, не побоюсь этого слова, диалектической взаимосвязи. Хотя можно этим термином не пользоваться, слишком уж много у него ненужных коннотаций.
Беседовали Анастасия Наконечная, Александра Колымагина
Кифа on-line